Исаак Маергойз: Географ от Бога

"С профессором И.М. Маергойзом я познакомился в 1949 г., когда мне удалось с большими трудностями поступить на географический факультет.
Это были трудные годы, и к тем, кто поступал на кафедру экономической географии капиталистических стран относились с особой настороженностью. Мы же были тогда молоды и многого не понимали, исходя из своих научных интересов и предпочтений, а не из политической конъюнктуры. Я с детства владел немецким языком, недавно был в Вене у своего отца – майора Советской Армии. Мне хотелось заниматься изучением германоязычных стран.
На кафедре, которую тогда возглавлял профессор И.А. Витвер, автор популярного в те годы школьного учебника для 9-го класса средней школы, меня встретил невысокого роста плотного телосложения человек с открытым лицом и веселыми глазами, излучающими доброту и крайнюю заинтересованность в собеседнике. Я сразу почувствовал себя свободным после всех строгих придирчивых собеседований на разных административных уровнях, которые мне пришлось пройти. По традиции темы курсовых работ на первом курсе обычно были посвящены истории географических открытий. Но узнав, что я знаю нeмецкий язык, профессор Маергойз, немного подумав, предложил мне тему по географии Берлина. Это была, конечно, очень сложная тема, требовавшая большой концентрации сил и большого политического чутья. Только позднее я понял, что Исаак Мойсеевич как крупный географ-урбанист был заинтересован в этой теме – в исследовании территориальной структуры крупного столичного центра, искусственно политически расколотого. Работа под руководством И.М. Маергойза дала мне очень много. В частности, по его совету я посвятил много времени анализу роли воздушного моста для снабжения Западного Берлина и обеспечения его жизнеспособности. Позднее каждый год я писал курсовые работы и дипломную в 1954 г. по Западной Германии. Этим профессор Маергойз как бы компенсировал невозможность самому написать что-то более крупное по этой теме. Так мне по крайней мере казалось. Ведь политический и территориальный раскол страны, который существовал более 40 лет, не мог быть акцептирован крупным ученым экономиком-географом. Надо сказать, что профессор Маергойз так ни разу и не был в Западной Германии, хотя все годы читал курс лекций по этой части страны. Это случалось нередко в нашей высшей школе.
Один из учеников профессора Маергойза, В.П. Максаковский, называет его в своих воспоминаниях знаковой фигурой. Он общался со своими многочисленными учениками не только на кафедре, но и у себя дома, где особенно широко проявлялись свойства его характера – доброта, внимание к собеседнику, бескорыстие, готовность помочь советом, поддержать, поделиться своими бесчисленными материалами, вырезками, заметками. В.П.Максаковский далее пишет, что Исаак Мойсеевич был, что называется, „географом от Бога“. Он обладал особым географическим чутьем и эрудицией, чувством территориальности. Отсюда и его учение о территориальной структуре хозяйства. Уже после его кончины его ближайшими учениками была составлена и издана книга „Территориальная структура хозяйства“, содержащая основные идеи И.М. Маергойза. Он обладал широким кругозором – научным, политическим, общекультурным, особым умением видеть и ощущать новое.
Вокруг него формировалось целое свое „географическое общество“, включая талантливую молодежь. Для молодых он был и наставником и учителем, но и главным „цензором“. Если Исаак Мойсеевич давал „добро“ к выходу в свет или к защите, то это было равносильно „знаку качества“. Он считал очень полезным в методическом плане „сводить“ своих учеников для обмена научными идеями. Так, по его рекомендации я несколько раз „попадал в руки“ доктора географических наук Я.Г.Машбица, кандидата географических наук О.А.Кибальчича. Со своей стороны я тоже старался входить в контакт с другими его учениками.
Хочется перечислить хотя бы некоторых, самых близких ему учеников, большинство из которых защитило в дальнейшем под его руководством диссертацию докторов наук – Я.Г.Машбиц, М.К. Бандман, Н.С. Мироненко, В.П. Максаковский, Б.Н. Зимин, П.М. Полян, А.И. Трейвиш, О.А. Кибальчич, Э.Б. Валев, Ю.Л. Пивоваров, В.М. Гохман, С.Б. Шлихтер. На всех находил он время и силы. Спрашивал о наших научных, общественных, личных делах и планах, о здоровье нашем и наших близких. Сажал нас, как правило, за столик, ставил вазу со сладостями и предлагал „скушайте конфетку“. Становилось так тепло и уютно. Этому способствовала и его милая жена Рахиль Марковна, которая относилась к нам как к собственным детям (своих детей у них не было).
Профессор Маергойз по-своему был очень доверчив, даже наивен, что было удивительно, если учитывать его нелегкий жизненный и научный путь. Если человек заслуживал этого, то он „бился“ за него до последнего. Иногда его подводили, использовали и злоупотребляли его добротой, доверчивостью. Наступало разочарование – но, к счастью, это было не часто.
Исаак Моисеевич работал и общался с коллегами и особенно с учениками с искренней увлеченностью, заражая всех окружающих своим энтузиазмом. Большим событием были всегда его лекции, которые посещали и студенты и аспиранты других кафедр и отделений факультета. Трудно было оста- ваться равнодушным, слушая четкие формулировки и глубоко осмысленные фразы, которыми он насыщал свои лекции. Исаак Мойсеевич откладывал в сторону конспекты, закрывал глаза, начинались „размышления вслух“. Мы, слушатели, присутствовали и участвовали в процессе размышления, в работе мозговой лаборатории крупного ученого. Это были незабываемые часы, которые давали нам всем очень многое в смысле нашего научного созревания. Его эрудиция была поразительна, он прекрасно знал страноведческую литературу, теоретические работы, касающиеся всех сторон территориальной структуры хозяйства. Он искренне любил свой предмет исследования и заражал своей любовью и увлеченностью других.
От Н.Н. Баранского он унаследовал особенно трепетное отношение к экономико-географической карте как важнейшему инструментарию нашей исследовательской работы. Фактически под его влиянием на кафедре картографии факультета образовалось очень сильное экономико-географическое отделение. Его любовь к экономической карте передается сейчас следующим поколениям и в настоящее время считается невозможным проведение защиты диссертации или научной дискуссии без представления карт и не только как иллюстративного материала, а и как „полноправных“ элементов исследования.
И.М. Маергойз, как географ, очень страдал от того, что почти был лишен возможности посещать те страны, которые изучал. Некоторой компен сацией были поездки со студентами в Закарпатье, которое в 50-ые гг. считалось еще „полузаграницей“. Только в последние годы жизни профессору Маергойзу удалось побывать в ГДР, в Чехословакии. Он изучал и весь блок стран социалистического лагеря в плане определенных проблем – интеграционной, транспортно-энергетической, урбанистической. Из его курса лекций по Венгрий и Чехословакии сформировались научные монографии, которые и до сих пор используются в учебном процессе. Я долго думал, почему профессор И.М. Маергойз не оставил монографии по экономической географии Германии, стержневой теме своих исследований и своих лекций. Думаю, здесь случилось как в упомянутом случае с Берлином – он, как ученый-географ, воспринимавший страну как единое целое, не мог акцептировать ее раскол в угоду политическим амбициям. Он был твердо уверен, что объединение страны произойдет, ждал его, готовил к нему своих учеников-германистов, но ... не дождался. Поэтому весь свой яркий талант ученого-исследователя он посвятил такой центрально-европейской стране как Чехословакия, создав классическую в географической литературе монографию „Чехословакия. География промышленности“, в которой он впервые сумел обнародовать свои мысли и разработки о территориальной структуре хозяйства высокоразвитой страны.
Несмотря на широкое признание его научных трудов и популярность лекций среди студентов и аспирантов, научная судьба И.М. Маергойза по-прежнему продолжала быть непростой, время оставалось сложным. Все его ученики, друзья и почитатели его таланта с нетерпением ждали защиты его докторской диссертации, на которую он представил свою „Чехословакию“ (ему было уже почти 50 лет к этому времени). И вдруг задержка. В Министерство высшего образования, ведавшим присвоением научных званий и ученых степеней, поступил донос о том, что автор диссертации незаслуженно осуждает так называемый послевоенный декрет президента Э.Бенеша о выселении из страны судетских немцев, считает этот акт ошибочным и говорит об экономических последствиях этого действия. Этот донос грозил фактическим срывом зашиты, так как И.М. Маергойз ни на какие компромиссы не пошел бы. Только вмешательство тогдашнего декана Географического факультета , профессора. А.П. Капицы (сына лауреата Нобелевской премии), человека решительного и независимого, спасло положение. И.М. Маергойз получил искомую степень доктора географических наук и стал заведующим нашей кафедрой. Это было в середине 50-х гг.
Хочется еще рассказать о заботе И.М. Маергойза по отношению к выпускникам кафедры на моем примере. Закончил я МГУ в 1954 г. с отличием, получил, как говорилось тогда „красный диплом“, но рассчитывать на прием в аспирантуру или на работу на кафедру шансов не было никаких. Тогда по рекомендации проф. И.М. Маергойза я получил направление в Институт научной информации, обладавший самым большим собранием научной периодики в стране, что было важным научным подспорьем в научной работе. И вдруг в конце 1954 г. незадолго до моего поступления в Инстиут информации, приходит распоряжение из деканата факультета (а может быть и свыше) о переводе меня, в порядке укрепления системы среднего образования, учителем географии в железнодорожную школу на Дальний Восток, в г. Свободный. Все попытки И.М. Маергойза и И.А. Витвера изменить это несправедливое решение натолкнулись на каменную стену. И дальше началась „детективная история“, которая очень хорошо характеризует проф. И.М. Маергойза:
Пока я ехал поездом к месту назначения, а это длилось больше недели, Исаак Мойсеевич по телефону обнаружил в управлении Амурской железной дороги своего сотоварища по университету некоего Дзагурова, который обещал по крайней мере все выяснить. Когда я прибыл в г. Свободный, к моему облегчению Дзагуров мне сообщил, что вакантных мест в школах нет и в принципе мне можно ехать обратно. Но Москва проявила непонятное упорство и потребовала от местного управления меня трудоустроить. Сложилась напряженная обстановка. Дзагуров по телефону посоветовался с Маергойзом и, используя разницу во времени в девять часов, взял на себя смелость отправить меня под свою ответственность обратно, так что грозная телеграмма из Министерства путей сообщения меня уже не застала.
Я поступил уже внештатно в институт научной Информации, затем в Институт экономики АН СССР. Продолжал тесно сотрудничать с проф. И.М.Маергойзом, участвовал в оформлении его докторской диссертации, под его руководством была написана моя первая работа по Иене.
Дружественные отношения сохранились у нас до самой его кончины, которая наступила в феврале 1975 г. от инфаркта. Траурная церемония проходила в клубном здании МГУ. В своем прощальном слове его ближайший сподвижник и ученик профессор В.П. Максаковский, говоря о вкладе И.М. Маергойза в географическую науку , назвал его академиком, что вызвало недовольство у присутствовавших партийных функционеров. Целый ряд научных трудов И.М. Маергойза был издан посмертно, благодаря трудам комиссии по его научному наследию, в которую помимо его вдовы Рахили Марковны, входили Н.С.Мироненко(теперешний заведующий кафедрой),В.М. Гохман, Я.Г. Машбиц, Г.М. Лаппо, П.М. Полян, А.И. Трейвиш.
Коротко подводя итоги своих заметок, могу сказать, что профессор Исаак Мойсеевич Маергойз дал мне очень много и не только в научном, методологическом, но и в чисто человеческом плане. И все 40 с лишним лет моей научной, литературной и педагогической деятельности проходили под мощным воздействием этой незаурядной личности."
Сергей Борисович Шлихтер

Сяргей Іванавіч Сідор: Навуковец, Географ, Беларус

25 траўня 2007 г. адзначаецца 70-годдзе з дня нараджэння шчырага географа і шчырага беларуса, доктара педагагічных навук, прафесара Сяргея Іванавіча Сідора (25.5.1937, в. Янаўшчына Зэльвенскага р-на - 17.7.1998). Можна было б доўга і пампезна распавядаць пра жыццёвую і навуковую дзенасць С.І. Сідора, пералічваючы ягоныя навучальныя вехі, публікацыі, навуковыя працы, аднак, на нашу думку, найлепш будзе па пунктах пералічыць, чым жа адметны Сяргей Іванавіч і з якой прычыны яго імя не павінна застацца забытым.

С.І. Сідор як навуковец:

1. Стварыў апорны каркас СУЧАСНАЙ (пачатку 21 ст.) беларускай сацыяльна-эканамічнай геаграфіі:
Сидор С.И. Социально-экономическая география СССР: наука и учебная дисциплина. - Мн.: Университетское, 1989.
Тэорыя сацыяльна-эканамічай геаграфіі: Курс лекцый. - Мн.: БДУ, 2001 (у сааўтарстве).
2. Актыўны стваральнік беларускага навуковага геаграфічнага тэзаўруса і тэрміналогіі:
Геаграфічныя паняцці і тэрміны. - Мн., 1993.

Як педагог:

1. Актыўна адстойваў права сацыяльна-эканамічнай геаграфіі на існаванне, імкнуўся рабіць савецкую, а потым і беларускую, СЭГ канструктыўнай, лічыў мэтазгодным вывучэнне СЭГ і ў эканамічных вну, выступаў супраць падмены СЭГ іншымі курсамі, па сутнасці тоеснымі ёй:
Сидор С.И. Социально-экономическая география СССР: наука и учебная дисциплина. - Мн.: Университетское, 1989.
Сидор С.И. Социально-экономическая география СССР: наука и учебная дисциплина: Автореф. дисс. ... докт. педаг. наук. - СПб.: РГПУ, 1991.
2. Стваральнік першага ў незалежнай РБ паўнавартаснага падручніка па геаграфіі Беларусі, дзе ўсебакова цікава і з вялікаю павагай ахарактарызавана краіна, у якой мы жывём.
3. Забяспечыў адзінства геаграфіі ў рамках школьнага курсу.

Як Чалавек:
карыстаўся заслужаным аўтарытэтам і паваагй сярод выкладчыкаў, студэнтаў, настаўнікаў і вучняў за сумленнасць, сціпласць і прастату, чалавечную прывабнасць, інтэлігентнасць, вялікую працавітасць і высокае пачуццё абавязку. А таксама - за нежаданне стаяць на месцы, за імкненне удасканальваць і паляпшаць.

Як Географ і Беларус:
Плённа працягваў справу, распачатую яшчэ А.А. Смолічам у працы "Географія Беларусі" (1923) - здолеў цікава і даступна асвяціць нашу краіну ў геаграфічным ракурсе ("Геаграфія Беларусі. Энцыклапедычны даведнік", 1993; "Займальная геаграфія Беларусі", 1995, у сааўтарстве; "Геаграфія Беларусі ў пытаннях і адказах", 1998, у сааўтарстве), усімі сіламі імкнуўся, каб беларусы, як казаў прафесар Смоліч "зацікавіліся сваёю Бацькаўшчынай, каб узяліся самі за глыбейшае навуковае пазнанне яе ці асобных праяў яе жыцця, каб заахвоціліся шукаць і бачыць яе арыгінальнае хараство". Нядзіўна, што прафесар Смоліч ганарыўся б поспехамі свайго паважанага калегі 2-й паловы ХХ стагоддзя. А нам, географам пачатку ХХІ стагоддзя, прафесар С.І. Сідор, думаецца, пажадаў бы таксама не стаяць на месцы, плённа працаваць над сваімі ідэямі, няхай на першы погляд і занадта новымі, але, галоўнае - нестандартнымі і мажлівымі пайсці на карысць Беларусі і беларускай геаграфіі.

Элиэзер бен Иегуда: возрождение языка

В новаторской работе о возрожденных языках и об инициаторах их возрождения, опубликованной в 1966 г., американский языковед Эйнар Хауген писал: "По-видимому, у истоков почти каждого движения за возрождение какого-либо языка стоит один энтузиаст, острее других чувствующий неудовлетворенность большинства своего народа. Выходец из народа, язык которого принижен, такой реформатор в стремлении возвысить свой язык обычно руководствуется не только чисто умозрительными мотивами. Он стремится внести вклад в освобождение народа, сделав язык боевым оружием и символом его единства". В возрождении иврита, которое стало одним из самых выдающихся социолингвистических событий современности, такую миссию блестяще выполнил Элиэзер Бен-Йехуда.

Элиэзер Бен-Йехуда (Элиэзер-Ицхак Перельман) родился 7 января 1858 г. в белорусской деревне Лужки. Как почти все еврейские дети в те времена, он с малых лет учил древнееврейский язык – обязательный элемент религиозного воспитания. Элиэзер проявил блестящие способности, и его отправили в высшее религиозное училище (ешибот), по окончании которого ему предстояло стать раввином. Однако у него, как и у многих других одаренных еврейских юношей в тогдашней Восточной Европе, возобладали мирские интересы, он ушел из ешибота, поступил в русскую гимназию и окончил ее экстерном в 1877 г. В тот год Россия объявила войну Оттоманской империи, чтобы помочь своим славянским собратьям – болгарам добиться независимости от турок. Идея возвращения болгарам их прав и возрождения болгарской нации на своей земле захватила Бен-Йехуду. В XIX веке уже возродилось несколько европейских национальных государств, среди них наследница древних Афин – Греция (1829) и наследница древнего Рима – Италия (1849). Эти события произвели на Бен-Йехуду глубокое впечатление и навели на мысль, что утвердившееся в Европе движение за национальные права возможно и в его еврейском народе. Он был искренне убежден, что, уж если болгары, не принадлежащие к народам классической древности, смогли добиться своего государства, тем паче могут добиться того же и евреи – народ Библии, исторические наследники Иерусалима. Правда, евреев в Эрец-Исраэль в XIX веке было очень мало, а их древний язык – иврит – практически стал языком письменным, а не разговорным, но Бен-Йехуда верил, что эти препятствия преодолимы. Евреи должны вернуться на свою землю и снова заговорить на своем языке.

Вдохновленный этими идеями, Бен-Йехуда решил переехать в Палестину. Покинув Россию в 1878 г., он сперва отправился в Париж изучать медицину, чтобы приносить пользу евреям Палестины. Состояние здоровья (он болел туберкулезом) помешало Бен-Йехуде завершить медицинское образование, но не поколебало решимости следовать своим убеждениям, и в 1881 г. он переехал в Палестину в надежде возродить там иврит. Еще в Европе он тщательно обдумывал проблему еврейского возрождения и опубликовал в еврейской печати несколько статей о трех ее аспектах: возрождение нации, государства и языка. Эти ранние статьи можно считать провозвестниками современного политического сионизма, ибо в них рассматривались все основные национальные проблемы: заселение страны, возрождение иврита, еврейской литературы и культуры на исторической родине. Поселился Бен-Йехуда в Иерусалиме, где различными общинами жили тогда почти все евреи Палестины. Он надеялся сделать Иерусалим центром распространения своих идей возрождения по всей Палестине и по странам диаспоры.

Бен-Йехуда разработал несколько программ, из которых три можно считать самыми важными: "Иврит дома", "Иврит в школе" и "Словарный запас".

Что касается "Иврита дома", то еще до эмиграции в Палестину, окрыленный успехом своей первой продолжительной беседы на иврите, Бен-Йехуда решил говорить с каждым встреченным евреем только на этом языке. Насколько известно, эта беседа состоялась в кафе на парижском бульваре Монмартр не то с Гецелем Зеликовичем, не то с Мордехаем Адельманом. Убедившись, что с друзьями и знакомыми можно беседовать на иврите, Бен-Йехуда решил в Палестине говорить только на нем. Заметим, что это для него не представляло серьезных трудностей, если не считать нехватки слов по некоторым темам. Действительно, Бен-Йехуда восторженно описывает свои первые беседы на иврите, когда они с женой сошли на берег в Хайфе, где он завел разговор с евреями разных профессий – менялой, хозяином гостиницы, извозчиком, которые, как оказалось, умели говорить на иврите довольно свободно, хотя и с ошибками. Однако Бен-Йехуда хотел, чтобы евреи в Палестине говорили только на иврите. Поэтому, когда в 1882 г. у него родился первенец Бен-Цион Бен-Йехуда (ставший более известным как Итамар Бен-Ави), Бен-Йехуда взял у своей тогдашней жены Деборы обещание вырастить первого в новой истории ребенка, у которого родным языком будет иврит.

Бен-Йехуда считал, что это крайне важно для успеха возрождения языка, ибо и родители такого ребенка, и их гости будут вынуждены разговаривать с ним только на иврите, причем на самые разные бытовые темы. А когда ребенок наконец заговорит сам, у Бен-Йехуды появится живое доказательство осуществимости возрождения языка. В предисловии к своему словарю Бен-Йехуда писал: "Если можно восстановить язык, на котором перестали говорить, и сделать его разговорным, выражающим все, что хочет сказать хотя бы один человек, то несомненно такой язык можно сделать разговорным языком и для всего общества".

Так и получилось. В автобиографии Итамар Бен-Ави с некоторым преувеличением рассказывает о строгих мерах, предпринятых Бен-Йехудой для того, чтобы ребенок слышал только иврит и таким образом заговорил бы только на нем. Например, когда в дом приходил кто-нибудь, не владевший ивритом, малыша укладывали спать, чтобы он не услышал другого языка. Мальчику не разрешали слушать "ни птичий щебет, ни лошадиное ржание, ни ослиный рёв, ни трепетание крыльев бабочек, ибо и они, в конце концов, чужие языки, во всяком случае, не иврит". Заговорил ребенок довольно поздно – в четыре года. Его мать не смогла соблюсти требование Бен-Йехуды говорить с сыном лишь на иврите. Однажды, в отсутствие мужа, она стала рассеянно напевать русскую колыбельную. Когда Бен-Йехуда вернулся и услышал у себя дома русскую песенку, он пришел в ярость. Итамар так описывает последовавшую за этим неприятную сцену: "Я был страшно поражен, увидев отца в гневе, мать – в слезах. Тогда-то и кончилось мое молчание, и я заговорил".

Заговорившему на иврите ребенку нужны были простые слова, обозначающие бытовые предметы. Поэтому Бен-Йехуда придумал, как сказать на иврите "кукла", "мороженое", "кисель", "яичница", "полотенце", "велосипед" и назвать сотни других предметов. Ребенок рос, а с его ростом обогащался лексикон возрождаемого языка, все естественнее становилась речь на нем. Бен-Йехуда и его ивритоязычная семья стали живой легендой, примером для подражания.

Разработанная Бен-Йехудой программа "Иврит в школе" имела огромное значение, и он прекрасно это понимал. В своих первых статьях, написанных еще до приезда в Эрец-Исраэль, он рассматривал практику российских гимназий, где русский язык внедряли в среду молодежи, для которой он не был родным, через преподавание исключительно на нем. Бен-Йехуда предложил, чтобы по тому же принципу преподавание и религиозных, и светских предметов в еврейских школах Палестины велось на иврите. Он понимал, что главное, а может, и единственное условие возрождения языка будет обеспечено лишь тогда, когда на иврите свободно заговорит новое поколение. Поэтому, когда в 1882 г. Нисим Бехар, директор школы "Библия и труд" при иерусалимском колледже Всемирного еврейского альянса, предложил Бен-Йехуде должность учителя, тот ухватился за это предложение. Бехар не сомневался в необходимости преподавания в школе на иврите, ибо только оно позволит объединить в одном классе детей из разных еврейских общин, у которых , кроме иврита, нет другого общего языка. Бехар познакомил Бен-Йехуду с методом обучения ивриту на иврите без перевода на другие языки, то есть "прямым методом", который тогда уже применялся в обучении французскому и другим языкам. У Бехара был опыт такого обучения ивриту в стамбульской школе Всемирного еврейского альянса, директором которой он был раньше. Из-за болезни Бен-Йехуда учительствовал недолго, но в обучении ивриту добился успеха. Всего лишь через несколько месяцев его ученики уже могли бегло разговаривать на иврите на бытовые темы – о еде, об одежде, о повседневной жизни, о разных домашних и уличных происшествиях.

Бен-Йехуда понимал, что нет иного способа возродить язык. Если дети усвоят иврит в школьном возрасте, он станет их единственным языком, когда они вырастут. "Иврит, – писал он, – перейдет из синагоги в школу, из школы – домой... и оживет" (Ха-цви, 1886).

Предсказания сбылись. Личный пример Бен-Йехуды и его успех в обучении языку произвели большое впечатление на других учителей. Правда, обучение на иврите было сопряжено с большими трудностями из-за нехватки подготовленных учителей, учебников, вспомогательных материалов (например, игр и песенок), терминологии и многого другого. Давид Юделевич, один из тогдашних учителей, в 1928 г. писал: "Нам пришлось начать обучение в сложной обстановке: без книг, без нужных выражений и слов, без глаголов и сотен существительных. Трудности, которые пришлось преодолеть, чтобы посеять первые семена, – ни описать, ни представить себе... Не хватало учебных материалов на иврите для начальных классов; мы были полунемыми, мы запинались, заменяли слова жестами и взглядами". О том же писал и другой известный учитель тех лет Давид Елин: " У каждого учителя был свой учебник на французском или русском языке, и по нему он обучал ивриту... Терминов просто не было. Каждый учитель в поселении был сам себе академиком, занимался словотворчеством на свой вкус и, разумеется, получал соответственные результаты". Однако со временем все эти языковые проблемы были решены, и выросло молодое поколение, говорившее только на иврите, что означало полный успех возрождения языка.

Наряду с обучением молодежи Бен-Йехуда стремился увлечь своими идеями и взрослых. Несколько лет он выступал со статьями в местной газете Ха-хавацелет, а в 1884 г. начал издавать собственную газету Ха-цви, которая была направлена на обучение взрослых. Хотя ивритская пресса тогда еще только становилась на ноги (первая газета появилась в середине 1850-х годов), Бен-Йехуда, приняв за образец парижскую Фигаро, стал освещать в своей газете все, что представляет интерес для жителей страны, в том числе события за рубежом, погоду, моды и тому подобное. Он добился того, что к концу XIX века почти каждый еврей в Палестине мог без особого труда прочесть и понять газету на иврите. Как полагал Бен-Йехуда, издаваемая им недорогая газета убедит людей, что они способны выразить на иврите все мысли, и поощрит их разговаривать на нем. Свою газету Бен-Йехуда использовал и как средство для введения в язык новых слов, обозначающих ранее не существовавшие понятия, например, "газета", "редактор", "телеграмма", "подписчик", "солдат", "мода" и т.д. Поскольку евреи любят читать газеты, то его газета во многим способствовала распространению и его идей, и созданных им слов не только в Палестине, но и в диаспоре.

В помощь начинающим говорить и читать на иврите Бен-Йехуда принялся составлять словарь. Еще в Париже он завел словарик для собственного пользования. Это был краткий список слов на иврите и французском в той же записной книжке, где он вел учет покупок. Но, как объясняет Бен-Йехуда в предисловии к словарю, когда он стал часто говорить на иврите и понял, что в нем не хватает многих слов, тогда и словарик стал разрастаться, и в газете он начал печатать списки слов в помощь начинающим. Однако тут возникли новые проблемы. Беседуя на иврите в семье или с друзьями, он говорил так, как сам считал правильным. Но чтобы иврит стал языком всего общества, слова в нем должны строиться по четким языковым правилам. Поэтому Бен-Йехуде пришлось овладеть специальностью лексикографа. Впечатляющим итогом его тяжелого труда, нередко по 18 часов в сутки, стал 17-томный "Полный словарь древнееврейского языка и современного иврита". Этот словарь, работу над которым после смерти автора завершили его вдова Хемда и сын, и по сей день уникален в истории ивритской лексикографии.

В декабре 1890 г. Бен-Йехуда основал Совет по языку иврит, который был призван помочь работе над словарем, решая проблемы терминологии, произношения, правописания, пунктуации и т. д. Совет стал предшественником нынешней Академии иврита – высшего авторитета и арбитра по всем вопросам языка.

Таков в основном вклад Бен-Йехуды в возрождение иврита. Разумеется, Бен-Йехуда возродил язык не в одиночку, как это иногда упрощенно представляют. Напротив, он нуждался в помощи общественности и рассчитывал на нее. Он пользовался поддержкой местного еврейского населения, которое, впрочем, было немногочисленным и к тому же не всегда сочувственно относилось к его замыслам. Но больше всего помогло подвигу Бен-Йехуды то обстоятельство, что 1881 год, когда он приехал в Палестину, ознаменовался и началом первой массовой еврейской иммиграции в страну. В большинстве своем новоприбывшие, как и сам Бен-Йехуда, были молоды, образованны и преданы тому же идеалу. Они выросли в тех же социально-экономических условиях восточноевропейских местечек и так же, как он, решили начать новую жизнь в Обетованной земле предков. Они очень помогли Бен-Йехуде тем, что поддержали его новаторские идеи и участвовали в возрождении иврита. Многие уже умели говорить на иврите, когда приехали в страну, другие же стремились лучше овладеть им или начать его изучать. Они учили детей ивриту дома, в открытых ими по всей стране детских садах и школах. Так за одно поколение – за сорок лет с 1881-го по 1921 год – сложилось ядро говорящих на иврите молодых энтузиастов, для которых этот язык стал символом возрождения нации. Британские мандатные власти признали этот факт и 29 ноября 1922 г. утвердили иврит официальным языком еврейского населения Палестины. Возрождение иврита обрело тем самым законные рамки, и мечта всей жизни Бен-Йехуды осуществилась. Печально, а может, и знаменательно, что месяц спустя его сразил туберкулез, которым он заболел еще в Париже.

Следует подчеркнуть, что, вопреки распространенному мнению, иврит не был мертвым языком до Бен-Йехуды, которому и не нужно было его самолично и чудодейственно оживлять. Эпитет "мертвый" к ивриту не совсем подходил. Как заметил в 1958 г. филолог Хаим Рабин, "...вряд ли было бы преувеличением сказать, что в 1879 г., когда вышла в свет первая статья Бен-Йехуды, половина всех взрослых евреев понимала Пятикнижие, ежедневные молитвы и другие подобные тексты, а примерно пятая часть могла читать на иврите книгу средней трудности, причем в Восточной Европе, Северной Африке и в Йемене эта доля была намного выше, чем в западных странах". Вот почему нельзя не согласиться с глубоко верным высказыванием Сесиля Рота о роли Бен-Йехуды в возрождении языка: "До Бен-Йехуды... евреи умели говорить на иврите, а после него они на нем заговорили".

Словом, Бен-Йехуда явился пророком и пропагандистом, теоретиком и стратегом, знаменем и символом возрождения языка. В 1908 г. он писал в газете Ха-цви: "Для каждого дела нужен только один мудрый и энергичный человек, готовый приложить к нему все силы, и дело пойдет, несмотра ни на какие препятствия... Для каждого новшества, для каждого, даже самого малого шага на пути прогресса необходим первопроходец, который не знает отступления".

В возрождении иврита таким первопроходцем оказался сам Элиэзер Бен-Йехуда.

Джак Фелман